"Есть лишь один великий жанр – трагедия" Интервью с Александром Молодчим
Наша сегодняшняя беседа с Александром Юрьевичем Молодчим посвящена выходу альбома “Тоска” его проекта Выморок. Работа над этим лонгплеем началась ещё в далёком 2008 году. Спустя два года он выходил на CD в виде лаконичного четырёхтрекового EP, а теперь созрел до полноценного десятитрекового лонгплея. Из данного интервью вы сможете узнать про “Тоску” и тоску , про парадоксы отечественного рока и сомнительную ценность позднего творчества группы Мельница, про общение Александра с множеством известных всем музыкантов и про готовящийся альбом “Полночный сон”. Стенограмма нашего сегодняшнего интервью вновь напоминает долгий, обстоятельный и душевный разговор на кухне о самом предельном и самом главном. Будет подробно, искренне и интересно – в духе долгих арктических вечеров, о которых так много знает автор “Тоски”, живущий в суровом заполярном Мурманске.
– Приветствую, Александр! Поздравляю с выходом вашего сольного альбома «Тоска» проекта «Выморок»! Как так случилось, что всё было записано в 2010 году, а до конца доведено только сейчас? Как часто бывают вот такие случаи, что какая-то тема начинает разрабатываться, а завершить её получается только много лет спустя? По каким вообще признакам можно определить, что наклёвывается новый долгострой и насколько это предсказуемо?
– Здравствуйте, Алексей. Спасибо! Как я уже неоднократно говорил в своих интервью – на излёте 2008 года я впервые дорвался до полноценной студийной работы и приступил к записи сразу четырёх альбомов – «Стальная змея», «Полночный сон», «Тоска» и «В кольце». К 2010 году я выпустил на CD сборник из четырёх одноимённых синглов, разместил их в сети и стал искать издателя, но не нашел. Потом случился целый ряд жизненных пертурбаций, не позволявших по тем или иным причинам досвести и отмастерить записанный материал. Спрогнозировать такие перипетии невозможно по определению. Грядущим поколениям могу только посоветовать не брать на себя одновременно слишком много задач. Лучше всего всегда иметь один активный проект и реализовывать его последовательно, шаг за шагом. Не гнаться за двумя зайцами сразу, а за четырьмя тем более. Что до вопроса: «Почему сейчас?», – тут нет никакого намерения или задумки. Я всё время мало-помалу продолжаю свою работу. В 2018 я закончил «Стальную змею». «Тоску» закончил 13 числа этого месяца. Далее будет работа над альбомом «Полночный сон».
– Как Вы сам оцениваете данный релиз, и какими словами могли бы его описать и определить? Насколько изменился изначальный замысел альбома за прошедшие с момента начала работы над ним годы?
– Оценивать релиз не моя задача. Это работа критиков. Что до замысла – к изначальному треклисту в 2016 году добавилась песня «Пульс дорог».
– Не могу не спросить, как при такой плотной занятости с работой над альбомами Лестницы Эшера у Вас всё-таки находится время для собственного проекта?
– Со сторонними проектами работа происходит сессиями. В перерывах между ними я занимаюсь благотворительностью и работаю над своим проектом. За прошлый месяц мы закончили запись аранжировок альбома «Стрелок» группы Лестницы Эшера. Демо версия альбома ушла Вениамину Шарапову для работы над партиями барабанов и художнику для оформления иллюстраций. Клейновский уехал в Петербург. У меня случился перерыв, и я закончил альбом.
– А на что это похоже, когда параллельно с работой над чем-то одним ты ещё и отвлекаешься на что-то совершенно другое? Нужно как-то переключаться и разграничивать одно от другого?
– На жизнь. Сколько себя помню – меня всё время пытаются отвлекать от любого текущего проекта. Изредка это приходится очень кстати – перерыв позволяет взглянуть на уже сделанное свежим взглядом и провести работу над ошибками. Главное не пытаться совмещать. Эффективность диктует уделять проекту 6-8 часов в день. Не больше, не меньше. Иначе пойдут ошибки, на исправление которых времени уйдёт вдвое больше.
– Почему “Тоска” и насколько это слово можно применить к Вашему собственному состоянию в последнее время как автора данного альбома?
– Потому что пятнадцать лет назад надо было как-то назвать четыре альбома. Проще всего это было сделать по названиям песен, которые в той или иной степени отвечали общему состоянию каждого. Альбом мог бы с тем же успехом называться «Охотник», но тогда бы название в полной мере не отвечало содержанию. Как сказала про эту пластинку Умка: «…название усугубляет и определяет…».
– А на Вас самого как эти треки влияют, и какие чувства вызывают? Не усугубляют грустные и тоскливые настроения?
– Мне кажется, примерно, те же, что и у вас. Но на меня они влияют сильнее, поскольку заставляют переживать эмоции, послужившие основой для той или иной песни. Именно поэтому, сводить и мастерить свой материал для меня — это пытка. Представьте, что вас заставили снова и снова во всех мельчайших деталях переживать какой-либо сильный, травмирующий опыт. Это невероятно изматывает.
– А вдохновляет на создание песен именно травмирующий опыт? Совсем не бывает так, что песни рождаются из полноты радости и счастья или просто из каких-то светлых и жизнеутверждающих переживаний?
– Нет, так никогда не бывает. Древние греки говорили, что есть лишь один великий жанр – трагедия, поскольку именно ею заканчивается все самые радостные и счастливые моменты жизни, как и она сама, в частности. Слезами от осознания мимолётности и хрупкости всего прекрасного.

– Как так вышло, что у альбома такое шаманское и мистическое вступление в треке “Навек”? Это намёк на то, что о настоящей тоске известно в первую очередь шаманам?
– Ну, скажем, завершение у него не менее шаманское и мистическое, а что это всё значит – понятия не имею. Но отчего-то никаких вариантов и сомнений в определении первого и последнего трека пластинки у меня не было. Видимо, они там были всегда.
– Насколько оправданно и точно будет назвать “Тоску” концептуальным альбомом? Какой замысел у “Тоски” и несёт ли этот альбом какой-то подспудный месседж слушателям, имеет ли какую-то свою «мораль», если можно так выразиться в данном случае?
– Никогда не задумывался о концептуализме относительно своих сольных работ. Я всё делаю по наитию, никаких намеренных смыслов ни во что не вкладываю.
– Вам изначально хотелось сделать этот альбом именно фолковым, этническим и шаманским? Что вдохновляло на такие темы и на такие песни?
– Изначально мне просто хотелось его сделать. По результату я вижу альбом как некий сплав условно этнической психоделики с чистой лирикой. Насколько это получилось гармонично - судить слушателю. Точно могу сказать, что фолковым я совершенно его не видел и не вижу. У меня есть задумки насчёт фолк-роковой пластинки, но пока не знаю, успею ли я их реализовать.
– А в чём главное отличие этно от фолка, как Вам кажется? Где проходит принципиальный водораздел между ними?
– По какой-то неведомой причине, у нас в стране фолком обычно именуют весь европейский и (условно) славянский музыкальный фольклор. Весь остальной фольклор будь то Индийский, Тувинский или Африканский отчего-то именуют этникой. Граница между этими терминами проходит исключительно культурная и исключительно в головах.
– А в какой степени “Тоска” это “наш ответ Ят-Ха”, Tenhi, Wardruna и другим подобным группам, которые погружены в ту же самую меланхоличную шаманскую атмосферу и транслируют похожие настроения?
– Ничего из вышеперечисленного я дома не слушаю. Как в общем-то и свои сольные пластинки. И тут бы не дурно напомнить, что первый альбом группы Wardruna вышел в 2009г. А я в Норвегию ездил и организовывал там выездные фестивали Мурманского Областного Рок-клуба с 1999г. Мне впервые Эйнара Селвига показали со словами: «Сантэр, смотри, это потерянный брат Хилла и Гантенбайна». Долго смеялись. Так что нет. Совсем не ответ. Я вообще в ответ никому никогда никаких песен не писал, на это сейчас монополия у Кости Кинчева. Разве что песня «Пульс дорог» – некий реверанс в сторону группы «Кхоол Жингел» Александра Батракова и то, она вышла такой уже на этапе аранжировки и записи.
– Каково это было почувствовать себя частью вот этой северной и шаманской традиции, исполнять такие пронзительные и атмосферные вещи? Можно ли сказать, что в этом было что-то мистическое?
– Не знаю, о чём вы. Для меня эти вещи совершенно естественны. Я живу в Арктике всю жизнь, за редким исключением набегов на Санкт-Петербург. Песня «Навек» написана в 2000 году, «Охотник» – в 2006м. «Пульс дорог» в 2016-м. Я хочу сказать, что это моё обычное состояние, а не намеренная попытка освоить те или иные приёмы и техники. Что до «мистики» – хотелось бы понять, что вы подразумеваете под этим понятием в данном контексте?
– Мне показалось, что альбом имеет дело с какими-то тонкими и астральными энергиями, подобно тому, как соприкасаются с ними камлающие шаманы или просто человек, удалившийся далеко от цивилизации. Не было у Вас такого ощущения? Как будто Вечность и что-то великое, и огромное совсем близко и смотрит на этот мир сквозь тебя и поёт твоим голосом?
– Это моё перманентное по жизни ощущение.
– И если назвать “Тоску” голосом Арктики и выражением вековечного духа Матери Природы, тоже не будете возражать? Можно утверждать, что в глубинах этого альбома дремлют силы природы и находят выражение какие-то запредельные и астральные сущности, вроде тех, с которыми имеют дело шаманы?
– Можете утверждать всё, что вам заблагорассудится, кто я такой чтобы вам возражать?
– А почему на альбоме так много про смерть? Тут и «Я ухожу на небо» в треке “Не буду петь я” и ещё более мрачные пассажи в “Охотнике”…
– Сложно сказать. Может это отклики моего жизненного опыта, может часть национальной песенной традиции, ведь если обратиться к реальному фольклору выморочных деревень, который, к примеру, в своё время бережно собирал и сохранил Сергей Старостин – смерть и похороны окажутся превалирующей тематикой. То, что большинство населения считает национальным фольклором авторские подделки типа «калинки-малинки», лично я считаю культурной катастрофой национального масштаба, как и выдавание за традиционный и национальный отвратительного, на мой вкус, стиля а-ля рюс, разработанного в конце 19 века под заказ группой бездарных, по моему мнению, художников.
– Вы ощущали близость чего-то архетипического, родового, всеобщего, космического, праисторического, когда работали над этим альбомом? На что это вообще было похоже?
– На то, как лежишь в детстве на спине в сугробе, смотришь в чёрный, пробитый звёздами космос, и чувствуешь, как земля движется. На жизнь. Если осознавать её от начала и до конца как единое целое.
– Насколько альбом можно назвать молитвой и тяготением к чему-то запредельному и неотмирному?
– По моему восприятию, мир един. Дифференцировать или фрагментировать его – означает намеренно игнорировать взаимосвязи. А молитва — это попытка что-то просить и, опять-таки, дифференцировать себя как нечто от мира отдельное. Так что здесь совсем мимо.
– Как бы Вы определили, что такое тоска, и чем она отличается, например, от французского сплина?
– Я не владею французским, а для определения русских слов пользуюсь толковым словарём.
– Ну и раз уж мы заговорили о национальных особенностях тоски, я не могу не спросить, как так вышло, что обложкой релиза стала именно картина “Русский мотив” Марии Соломатиной?
– Изначально, я планировал другую обложку, но в сентябре соцсети принесли эту, на мой взгляд, отражающую всю суть Русского Рока, картину. Мне она показалась максимально созвучной, и я написал Марии. К счастью, мои песни нашли в ней отклик, и она согласилась поделиться со мной правами на эту работу, за что ей поклон до земли.

– А как Вам кажется, насколько тоска свойственна именно русскому человеку и является характерной чертой нашего русского менталитета? Вот Достоевский, к примеру, считал, что думающий человек должен ощущать на свете великую скорбь. Можно с ним согласиться?
– Русская Тоска, как и Русский Рок (в русском, словарном толковании слова Рок) определённо и однозначно являются характерной чертой русского менталитета. Это, пожалуй, одна из немногих, сохранившихся после постоянных культурных «геноцидов» и чисток, национальных черт, которые можно проследить от самых ранних фольклорных источников до нынешнего времени. С Фёдором Михалычем, царствие ему Небесное, я бы не согласился только по поводу слова «должен» (по моему убеждению, человек всегда «должен» быть счастлив, но так, увы, не происходит). Другое дело, что именно в русской традиции так сложилось, что думающий человек почти непременно эту великую скорбь ощущает (по крайней мере, до определённого возраста, ведь до почтенных седин такие люди в нашей стране, традиционно, редко доживают). Помните, один классик пел: «…кто весел – тот стар, а кто мрачен – тот юн…»? Юра Шевчук, к примеру, после шестидесяти тоже стал меня критиковать за мрачность, но сейчас вроде смирился с моей, как он выразился: «верностью трагическому мировосприятию». В шутку величает меня: «Господин Минор!». Тот самый Шевчук, который «Церковь» написал и «Дороги» … (улыбается).
– А что думаете вот о таких критических замечаний по поводу мрачности? Вам самому эта музыка кажется мрачной или это просто специфика восприятия отдельных людей, которые не вполне воспринимают и понимают её посыл?
– Нет, все всё правильно воспринимают, тут вряд ли возможны разночтения. А по поводу каких-либо мнений и замечаний, будь то хвалебных или наоборот, я уже давно ничего не думаю.
– Откуда вообще проистекает вся эта печаль, меланхолия и тоска? Это особенности восприятия мира, груз прожитых лет, разочарование в чём-то или желание большего? Почему Ваши треки по большей части минорны и склонны к рефлексии?
– Понятия не имею. Будь мой выбор – писал бы песни, от которых у людей немедленно возникает чувство абсолютного счастья. Материалу альбома в среднем лет 20, так что возраст тут уж точно ни при чём совершенно. Я где-то читал, что пик творческой активности и интеллектуального потенциала человека иссякает примерно к 23-м годам. Большинство нетленок мировой классики написано людьми подросткового возраста.
– Новалис говорил, что нам всем следовало бы гордиться своей болью, поскольку она является напоминанием о нашем высоком предназначении. А можно ли в таком ключе говорить о «Тоске» и о той вековечной, глубинной тоске, о которой рассказывает нам сейчас Ваш новейший альбом?
– Мне кажется, что Новалису, как любому молодому человеку, были присущи романтизм и максимализм юности. На мой взгляд, гордость это одно из нижайших проявлений чувства собственной значимости, которое кроме вреда человечеству ничего не приносит. О каком-либо предназначении можно рассуждать, только в ретроспективе и опять-таки исключительно в контексте романтизации. А гордиться болью это вообще абсурд, навеянный веком отсутствия современных обезболивающих.
– Но разве не о том же самом говорили древние греки, упоминая ценность трагедии? В чём тут разница и различие?
– Мне кажется, что они имели в виду, что в настоящей трагедии человек переживает весь спектр эмоций, от смеха и радости, до горечи утраты. То есть проживает целую жизнь в миниатюре. Никакой гордости собственными страданиями здесь нет даже на периферии.
А Новалис, мне кажется, с Ницше бы подружился. А Фрейд бы с удовольствием их понаблюдал.
– Кто принимал участие в работе над “Тоской”? И насколько этот альбом можно назвать Вашим совершенно сольным и единоличным релизом?
– Никто кроме меня. Всё, что вы слышите, спето мной под аккомпанемент одной двенадцатиструнной гитары.
– Мне показалось, что в плане инструментала вам хотелось сделать ставку на вдумчивый, глубокий и интенсивный минимализм – чтобы альбом воспринимался простым и линейным, но в то же время приглашал слушателя в глубины и бездны подсознания. Насколько это так?
– В сольных альбомах я всегда старался исходить из возможности вживую воспроизвести на концерте песню так же, как на пластинке. Местами я, конечно, позволяю себе наложить дополнительной дорожкой флажолеты, но не более. Остальное – звукорежиссура. Для любителей гитарной техники у меня есть отмеченный Юрой Наумовым альбом «Стальная змея», где я занимался фиксацией «фокусов гитаризма», а на «Тоске» это просто не показалось уместным. Будь у меня группа, наверняка весь этот материал звучал бы иначе, а так – имеем что имеем.
– Какие песни с “Тоски” чаще других звучали и звучат вживую?
– Раньше звучали примерно с одинаковой частотой. Сейчас почти никогда не звучат. Любая песня звучит тогда, когда у того, кто её слушает, есть к ней в душе некая замочная скважина. Я таких людей давно не встречал.
– А почему так происходит? Что стало с этими замочными скважинами и куда они все делись?
– Каждый – человек своего времени. Каждому времени присущи свои черты и общие для всех психологические проблемы, которые накапливаясь и не имея выхода, отравляют душу. К примеру, в 60-70-е годы в Советском Союзе у большинства населения было воспалено некое чувство невысказанности, которое идеально вскрывали песни Высоцкого. Позволяли каждому выпустить из себя этот яд. Они имели терапевтический эффект, облегчали жизнь. Так же было с песнями Шевчука в 90-х, но деструктивные чувства у людей были уже другие. Да и в принципе весь Русский Рок, который закончился в 90-х, это была не развлекательная музыка, а, может, и вообще не музыка, но уникальное социокультурное явление, позволявшее населению психологически пережить очень трудное время.
С момента окончания прошлой войны до начала нынешней родилось очень много людей практически европейского (в самых наивных проявлениях) менталитета. Их подруг не насиловали менты, друзей не забивали на улице гопники чтобы снять куртку или ботинки, их силой не винтили в метро сотрудники военкоматов, чтобы отправить на убой. Они не видели ни дедовщины в армии, ни шприцов в подъездах, ни детей, дышащих клеем через рукав, они не собирают и не едят со стола хлебные крошки, способны выбросить еду… Для них главная проблема – выход из зоны комфорта. В русской фольклорной традиции главная функция песни это утешение. Поэтому так много обрядовых песен – на смерть ребёнка, мужа, жены, матери. На каждый случай свои песни. А этих людей последние двадцать лет утешать было не надо. Я имею в виду население в целом, а не частные случаи и трагедии отдельных людей. Единственное что могу добавить – сейчас в окопах люди далеко не рэп слушают.
– Некоторые треки с альбома (например, “Снег”) очень похожи на медитации, они размеренны, рефлексивны, имеют минимум вариаций и соответствующий замедленный темп. А как Вы сам думаете, насколько эти композиции могут быть саундтреком для медитаций?
– Мне неоднократно говорили, что прослушивание моих пластинок в темноте, в наушниках, ощутимо смещает точку восприятия действительности и оказывает психоделический эффект, так что вполне.
– Есть ли на альбоме песни-посвящения вроде “Чудовища”?
– Все мои песни так или иначе – реакция на какие-то события, а большинство событий в жизни связано с людьми, в том числе и «Чудовище». Близкий круг людей знает, как и «об кого» появились те или иные песни. Но не одна из них не писалась как посвящение. Я вообще ни одной своей песни в принципе писать не планировал.

– Можете рассказать какую-то интересную историю, связанную с работой над песнями “Тоски” или с их содержанием?
– Сложно сказать. Из частых заблуждений, связанных с пластинкой, могу только отметить, что на записи не звучит никаких ударных инструментов. Всё сыграно на гитаре. К примеру, аккомпанемент песни «Пульс дорог» это тэппинг на двух нотах, всю остальную музыку создают обертона. А «бубен» на песне «Охотник» – это нижняя струна с обработкой по типу distortion.
– Влияет ли на Выморок и на его эволюцию тот опыт, который появляется в ходе работы над альбомами «Лестницы Эшера» и в рамках других проектов и коллабораций?
– Определённо. Это как продюсировать работу молодого себя. Самое сложное – сохранить оригинальный саунд пластинок. Мышление совсем изменилось. Но в техническом плане возможностей, конечно, куда больше.
– Как Вам кажется, в какой степени “Тоска” – это русский рок и насколько можно соотносить такие композиции, скажем, с материалом группы «Калинов Мост» или с композициями группы «Возвращение»?
– Всё что я делаю в музыке с 1997 года это Русский Рок. Ничем другим я никогда не занимался. С Димой Ревякиным году в 2007-м нас познакомил Олег Гаркуша, когда мы с ним организовывали свои бесконечные фестивали в поддержку молодых групп и авторов под эгидой фонда развития молодёжной культуры «Гаркундель». Для больших мероприятий были нужны хедлайнеры, а поскольку на первом таком фестивале я попросил выступить Юру Шевчука, и он не отказал – Олег решил и дальше предоставлять вести такие разговоры мне. Диму мы поймали на вокзале. Вначале, как это бывает, я ощутил издалека чьё-то внимание и стал вглядываться в том направлении. Его средоточие медленно приближалось сквозь серую толпу и скоро сформировалось в фигуру человека, который смотрел мне в глаза. Было это метров за 50, наверное. Человек подошел, и мы продолжили молча друг в друга смотреть. Гаркуша стал здороваться, знакомить, говорить… А мы молчали и смотрели. Потом я спросил у Димы: «Будешь нас поддерживать?». Он ответил: «Буду». Сел в поезд и уехал.
Олег потом долго осыпал меня вопросами из разряда «что это было?» и попросил, чтобы я на следующей неделе так же в глаза Чижу посмотрел. До этого Калинов Мост никогда не бывал в моём плейлисте. Мне нравилась песня «Сберегла», но подход к аранжировке ранних альбомов я не понимал. Всё изменилось позже, когда я услышал их вживую на фестивале в СКК. У меня как будто нужные «драйвера» встали. Я понял, с какой позиции внимания их нужно воспринимать. Сейчас «Выворотень» и «Дарза» одни из любимых альбомов.
Сергей Канунников подходил ко мне знакомиться в 2008-м году, просил записи. Мы играли на одном фестивале памяти Башлачёва в тот день, когда умер Егор Летов (там и Лестница Эшера выступала, и Рада и терновник, и Возвращение, и Гаркуша сольно…). С тех пор пару раз списывались по делу. В 2019 году Александр Батраков порекомендовал мне альбом «Глубина». Мне очень понравилась с него песня «Айно». Вот, в общем-то, и все соотношения.
– А насколько справедливо будет сказать, что Выморок – это андеграундный проект для тех, кто понимает, для избранных и вообще что-то вроде закрытого клуба?
– Вы знаете, мне иногда пишут в соцсетях или подходят на улице люди, которые говорят, что мои песни в какой-то момент их жизни служили для них отдушиной. Помогли пережить очень сложные жизненные ситуации. Вот именно для них этот проект.
Что до андеграунда, то тут нужно обговорить термины. Ели вы считаете, что непременным атрибутом андеграунда является условная непризнанность или намеренный отказ от публичности, то давайте о фактах – в 2008-м я в одну гитару работал БКЗ Октябрьский. Я дважды на фестивалях играл после ДДТ и один раз после Аквариума (правда, перед Бутусовым, но это нюансы). Похоже это на андеграунд в вашем понимании? Я думаю, нет. Я бы и сейчас с удовольствием играл в год по паре концертов в приличных больших залах, как это делают популярные коллективы, но просто не имею такой возможности. Иногда я появляюсь на каких-то знаковых мероприятиях, типа квартирника у Маргулиса, посвящённому сорокалетию Ленинградского рок-клуба, но исключительно в качестве гостя, живого экспоната и т.п. В эфир моих песен не пускают.
– А почему в эфир не пускают, как считаете?
– Потому что они не популярны.
– Нет ощущения, что Выморок – это намного более чистая и некоммерческая (а потому андеграундная) вариация тех же Калинова Моста, Наумова и т.д.? Мне вот, честно говоря, сложновато представить песни с “Тоски” в эфире у Маргулиса с его шуточками и подколами... Кажется, что не совсем вашего формата это программа. Как думаете, можно было бы всё-таки как-то аутентично вписаться туда с таким материалом и адекватно всё там презентовать без ущерба вот этой медитативной психоделической магии, которую отмечают многие слушатели?
– Исходя из вашей формулировки вопроса выходит, что андеграунд — это пласт коллективов, которые не способны зарабатывать больше необходимого минимума. Я с таким определением не согласен в корне. На мой взгляд, андеграунд — это пласт культуры, который не следует конъюнктуре, не идёт на компромиссы (в плане творческой реализации) с оглядкой на вкусы и интересы третьих лиц, и как следствие игнорируется всеми рупорами поп-культуры вроде центральных СМИ. Яркий пример коммерческого успеха андеграундной группы – проект Гражданская Оборона. Так же я не припоминаю чтобы Юра Наумов или Калинов Мост появлялись на новогодних огоньках или собирали «Олимпийский», так что говорить о какой-либо их коммерциализации всерьёз просто невозможно. Максимум о самоокупаемости.
Андеграундный проект, это проект, в рамках которого автор не изменяет себе и ни под кого, ни при каких условиях не подстраивается. От того, что сейчас из образа Егора Летова пытаются лепить модный бренд, сам он менее андеграундным автором не стал. Другое дело, если какой-нибудь известный, вроде как андеграундный автор-правдоруб при первой же возможности в угоду Московскому бомонду начинает петь то, что Булат Шалвович Окуджава именовал эпитетом «сладкая какашка». Заискивать перед этим весьма специфическим кругом артистов, дабы быть принятым в их сфере. Сразу возникает вопрос – был ли вообще этот человек когда-нибудь честен?
Что до программы Маргулиса – на том же сорокалетии рок-клуба выступала группа Телевизор. Бескомпромиссно и аутентично. Человек силы во время камлания сам задаёт окружающую его реальность. И никакие внешние факторы исказить его энергетический посыл не смогут.

– То есть Телевизор можно назвать примером востребованной и популярной группы, которая задаёт тон и не «прогибается под изменчивый мир», жертвуя содержанием? Или тут есть ещё какие-то более характерные примеры?
– Нет. Это пример того, что в данной конкретной программе вполне можно органично представить любой достойный проект, не жертвуя при этом ни формой, ни содержанием.
– А можете всё-таки назвать группу, которая стала очень популярной, востребованной и знаменитой, ни в чём не пожертвовав содержанием своего материала и не поступившись своими принципами?
– На самом деле таких примеров множество – практически вся классика Русского Рока. Правда тогда открытость, неподкупность и искренность была мейнстримом, но и сейчас глупо думать будто бы некая, так скажем «моральная гибкость» способна гарантировать вам популярность. Чаще случается обратное – уже ставший популярным человек начинает меняться под давлением рынка.
– А если попросят сделать какие-то более хитовые и мейнстримовые версии треков с “Тоски”, «причесать» их, например, под «Айно» Возвращения, а затем ещё сильнее – под Мельницу, пойдёте на такое?
– Я когда-то дружил со сценаристом, актёром, режиссёром и композитором Виктором Михеевым (дружил бы и сейчас, но он эмигрировал). Он тогда работал на Ленфильме и просил меня поучаствовать в его проекте сериала о молодой группе, которая идёт к успеху. Суть была в том, чтобы использовать мои песни и мой голос в качестве материала этой самой группы, но в иных, основанных на синтезаторах, мажорных аранжировках. А ещё от некоторых коллективов средней известности поступали предложения купить у меня мой материал. Песню «Мой рок» в частности. Я работаю в этой сфере без малого 30 лет. За это время у меня просили петь, просили не петь, просили продать и т.д. почти всё, что можно себе представить. Для меня не существует авторитетов, в угоду чьим просьбам я бы мог собой поступиться.
Что до ориентировки на чьи-то стандарты – при саунд-продюсировании подбор референсов очень помогает. К примеру, по качеству звука и подхода к работе с барабанами я сейчас беру за эталон альбом «Fear inoculum» группы TOOL. При формировании сольного сборника в 2010-м я ориентировался на их же альбом «10000 Days». В России же все авторитеты закончились для меня в середине 90х, потому как я сам уже был с усами. Если отсылки на Наумова и Ревякина мне понятны – мы с ними росли и формировались на одном и том же культурном и музыкальном материале (а Юра Наумов так вообще мало того, что очень на меня повлиял своим творчеством, так ещё и сам приложил руку к формированию моего стиля игры), то какие-либо параллели с теми, кто был после – для меня сродни ереси школьниц, с пеной у рта доказывавших мне в своё время в Рок-клубе, что «Дрянь» – это песня группы Крематорий.
Я помню Коля Клейновский рекомендовал мне дебютный альбом группы Мельница, как молодых, подающих надежды. Мы тогда уже работали большие (тысяч на десять) open air фестивали на одной сцене с такими группами как Вереск, The Darts и прочими героями того времени. Альбом «Дорога сна» очень милый: безупречно исполнен, имеет внятные, хоть и несколько инфантильные аранжировки, но всё, что было после него, на мой взгляд, сделано плохо и зря. Может, кроме парочки песен. Что в целом до череды проектов, где авторы мелодекламируют что-то бардовское под пошлые кабацко-попсовые аранжировки с обилием ревера – я вообще не очень понимаю, чем это принципиально отличается от братьев Жемчужных или романсов в исполнении Александра Малинина. Лучше уж на аранжировки Агутина ориентироваться, но опять-таки – зачем? Популярность же она почти как любовь – её невозможно просчитать, объяснить или намеренно вызвать. История показывает, что популярный артист может быть каким угодно – красивым или нет, с прекрасной дикцией или с полным набором дефектов, обладать слухом и голосом или не обладать ни тем, ни другим, петь великолепные стихи или полную ахинею, быть продажным или неподкупным… Про аранжировки я вообще молчу – большинству слушателей вообще на них плевать. На музыку, на саунд, на технику – на всё. Они всех этих нюансов не различают.
– Может быть, отсюда и непреходящая “Тоска”? От понимания, что аутентичность мало кому понятна и нужна, а сама эта аутентичность зачастую звучит грустно?
– Отнюдь. Когда я писал эту пластинку, мне грех было жаловаться на отсутствие востребованности.
– Что в самых ближайших планах?
– Так вышло, что мне в руки попала коллекция кассет, которые Тави записывала, катаясь по всему Союзу. По наименованиям там есть порядка 60 записей, представляющих культурную ценность. В основном, это концерты менестрелей и бардов, но по оглавлениям (возможно ошибочно) также числятся ранее не издававшиеся записи Вени д`Ркина и Егора Летова. Для работы со старыми кассетами нужно очень специфическое оборудование и навыки. Сейчас нам, при содействии звукоинженера Юрия Бурмы, прислали из Москвы профессиональную деку, на которой можно будет хотя бы эти записи безопасно отслушать. Далее, материал, если он того стоит, будет направлен в Москву Евгению Гапееву (большому специалисту в данной области). Так же в планах работа над моим альбомом «Полночный сон».
– Можно пару слов про его замысел и звучание? Что это будет? Музыка вновь будет медитативной и психоделично смещающей точку восприятия?
– Какая на нём будет музыка можно примерно понять, ознакомившись с гуляющим по сети одноимённым EP.
– Есть уже хотя бы примерное представление, когда «Полночный сон» может быть закончен и выпущен?
– Хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах на будущее. Я могу только надеяться на то, что он вообще будет выпущен. Это касается любого альбома, в судьбе которого я принимаю участие.
– На какой ноте Вам хотелось бы закончить это интервью?
– Я думаю, Фа диез вполне подойдёт, хотя нет, лучше, наверное, Фа бекар... Простите, не удержался.
– Именно такого ответа я и ждал, честно! Спасибо за интервью! Всё более, чем исчерпывающе. Много интересных и хороших мыслей, но если мы говорим о музыке и, в частности, о музыке альбома “Тоска”, то лучше слушать.
– И вам спасибо.
Алексей "Astarte Eel" Иринеев
Фото Ольги Ширяевой